Михаил Чижов

Теплота бабьего лета старому человеку особенно желанна. Палисадник по-летнему был полон цветами. Бархатистые лепестки бесконечно нежных анютиных глазок с немыслимыми оттенками и полутонами образуют удивительные контуры, по­хожие на экзотических бабочек, жадно прильнувших к некта­ру цветка. Самое распространенное сочетание их красок — соч­но-желтый фон, на котором бордово-оранжевое пятно с фиоле­товыми прожилками. Длинные плети настурций наброшены на заборчик, ставший отныне цветущим ярко-оранжевыми цвета­ми кустарником. На жестких волокнистых стеблях покачивают­ся корзинки темно-красных цинний, украшенных в середине желтой подушечкой из крючковатых пестиков. Заросли разно­мастных флоксов чередуются с желто-оранжевыми бархотками и астрами, хризантемами и ромашками. Лилово-сиреневые шапки георгина, стеблем и высотой больше похожие на подсолнух, тяжело раскачиваются под утренним прохладным ветерком.

Красоте этой оставалось жить считанные дни: через пять дней наступал октябрь.

Иван Федорович, сидя на табуретке, часами мог любоваться на это цветочное раздолье за покосившимся штакетником. Его Анна полгода как умерла. Она тоже всегда сажала цветы, а теперь приходится радоваться чужой красоте, радующей сосе­дей. Иван Федорович жадно вбирал в себя многокрасочную цве­товую гамму, внимательно разглядывая тончайшие оттенки, линии, и запоминал мазки величайшего живописца —Природы. Он давно решил, как только пойдут дожди, и за ним придет курносая с косой. Знал по тому, как все труднее и труднее дается каждое движение; как охватывает леденящая душу сла­бость, при которой хочется только лежать, не двигая ни ру­кой, ни ногой; как с каждым днем худеют эти самые руки и ноги. Ведь недаром говорят: рак — это болезнь печали, а после смерти жены его уже ничего не связывало с этим миром.

Пятьдесят лет назад он сложил этот бревенчатый дом на возвышенном берегу старицы великой реки и привел в него мо­лодую жену. Тогда, после войны, многие строили, а ему, фронтовику, помогли строительными материалами и деньгами. Анна его, дочь репрессированных, была из детдома, и не было у нее ни сестренки, ни братика, да и Иван Федорович, сын раскула­ченных и умерших в Сибири родителей, был тоже одинок. Вле­пились они друг в друга — ни разлить, ни разнять.

Родился сын. Вырос красивый и сильный. Выучился на ин­женера и пришел на химический завод, где слесарил много лет Иван Федорович. Рабочая династия, как тогда говорили. Но была у Ивана Федоровича некая неудовлетворенность, хотелось еще детей, Анна же отвечала, что пожить надо для себя, да и ни­щету нечего плодить, и даже два раза бегала тайком от него делать аборт. Он же недоумевал: «Ты детдомовская и должна бы хотеть своих детей побольше, да и сын у нас работящий, семя, значит, хорошее, дети сами себе заработают на жилье и продолжение рода». Анна же любила ходить в театр, читать книги, разводить редкие цветы.