Михаил Чижов

В год, предшествующий лихим 90-ым, он вернулся в родной город, считая, что трудные времена надо встречать на родном берегу. То, что они настают, видно было невооружённым, так сказать, глазом. Союз республик свободных разваливался на глазах: каждая из них неожиданно вспомнила о своей самобытности, зачастую мнимой. Создавались национальные фронты, утверждались государственные языки, русских называли оккупантами.

Безудержная либерализация всего и вся для него, прожившего 40 лет в условиях дисциплины и порядка, стала мокрым холодным снегом, заносившим мозги. Из каждого «утюга» неслись слегка замаскированные проклятия советской власти, и ему, отдавшему 20 лет промышленности, было больно это слышать. И, как водится, чехарда в верхах больно ударяла по простому народу.

Год заслуживал определения «проклятый». Череда похорон родных и близких вызывала ярость, и потому он был весь издёрган от неё, от переезда, от смены работы, от привыкания к новым условиям, новым требованиям, новым людям. В душе светилась единственная радость, что двадцать лет назад при распределении после диплома он не соблазнился престижной работой в Литве, а выбрал крупный завод недалеко от родного областного центра. Как бы он теперь с семьёй выбирался из ставшей враждебной Прибалтики?

Возвращался он как-то хмурой осенью с могилы мамы, и встретилась ему бывшая соседка по частным домам в городском посёлке. Тётя Мотя – сухопарая, высокая старуха с продолговатым худым лицом и костистым носом. Разговорились.

У одиннадцатилетнего Мишки нелегкая, и в то же время почти типичная судьба для новейших времён. Мама родила его не в браке, а потом вышла замуж за «надёжного и денежного» мужчину и подарила пятилетнему Мишке «молочного» брата. Любовь мамы тут же перекинулась на младшего сына, а Мишка стал как бы с боку-припёку, если не сказать прямо – в тягость.

Хорошо, что у Мишки стойкий, неунывающий характер. Он, тем более, укрепился оттого, что в детском садике, куда он с пяти лет ходит сам, у него среди однолеток непререкаемый авторитет. И не за счёт крупности и силы (Мишка худосочен и не велик ростом), а сообразительности и находчивости. Но и ему порой становится тошно видеть, как мама тетешкает младшего, не обращая на него ни малейшего внимания. Тогда он уходит в тёмную комнату (есть такие в «хрущобах»), садится на табуретку и закрывает лицо худенькими ладонями. Отвернувшись в угол, он думает. Плакать Мишка не умеет.

ЗА последний месяц телевизионный канал «Золотая коллекция «Мосфильма» показал два ретро-фильма «Инспектор ГАИ» (1982г.) и «Не послать бы нам… гонца» (1998). Начнём нелёгкий наш рассказ в хронологическом порядке.

Как известно, в ноябре 1982 года скончался «теоретик развитОго социализма» генсек КПСС Леонид Брежнев. Истинные сторонники социалистического мироустройства, являющего, несомненно, передовым по сравнению с капиталистическим миром, чувствовали необходимость в наведении элементарной дисциплины в стране. Гражданское общество к этому времени практически разделилось на «умеющих жить» богатых казнокрадов и теневых «цеховиков», с одной стороны, и простой народ, в поте лица своего зарабатывающего на кусок ржаного хлеба, с другой. Социалистическую идею практически в открытую стала грызть либеральная номенклатура (частью её была «творческая» интеллигенция), оторвавшаяся от народа, презрительно называвшая его «гегемоном». Это самая лестная характеристика, между собой народ они звали «быдлом» - рабочим скотом.

Одним, как начальник СТО районного масштаба Трунов (Н.Михалков), демонстрирующим в фильме «Инспектор ГАИ» жизненную философию либеральных толстосумов "одним всё можно, а другим нельзя». «Другим» в этом фильме выступает старлейт ГАИ Зыкин (С Никоненко), свято чтящий букву и дух закона. Зыкин пытается довести свои взгляды честного, неподкупного человека до приблатнённого Трунова, летающего на выходные в Ялту, и считающего, что ему, «хозяину жизни», правила дорожного движения не указ.